Человеческие сексуальности на рубеже 21го века

И.С.Кон

URL

Переработанный текст доклада на конференции
в Санкт-Петербурге в январе 2001 г.

Двадцать лет назад я напечатал в "Вопросах философии" свою первую статью по теоретической сексологии1 (этому предшествовали две историко-социологические статьи2). Сегодня, опираясь на данные теоретической сексологии и результаты новейших массовых сексологических опросов, я хочу поделиться размышлениями о современных тенденциях развития сексуальности.

После того как сексуальность, отчасти благодаря эпидемии СПИДа, стала респектабельным предметом научных исследований и философского дискурса, в котором участвуют не только сексологи и психоаналитики, но и видные философы (Мишель Фуко, Джудит Батлер) и социологи-теоретики (Антони Гидденс), теоретический уровень этого дискурса заметно повысился. Проведенные в 1990-х годах в ряде стран (США, Великобритания, Франция, Финляндия, Швеция) репрезентативные национальные сексологические опросы, дополняемые множеством локальных исследований, позволяют судить о направлении и характере соответствующих социальных изменений не спекулятивно, а вполне предметно. Некоторые "сексуальные" сюжеты, например, отношение к гомосексуальности, даже используются политологами (Роналд Ингелхарт) в качестве индикаторов общей динамики социальной терпимости и культурного плюрализма.

Чтобы не загромождать текст сносками и полемикой, я излагаю свои соображения в предельно сжатой тезисной форме. Их эмпирическое обоснование содержится в моих ранее опубликованных работах. Общие тенденции развития

Главные общие принципы и процессы этой эволюции - индивидуализация и плюрализация культур и стилей жизни, так что нужно говорить не о сексуальности, а о сексуальностях, не о сексуальной культуре, а о сексуальных культурах. Эти процессы нужно анализировать одновременно на социетальном (нормативная культура) и индивидуальном (мотивационные структуры и стили сексуального поведения). Это требует разных источников и методов исследования, но одно без другого неполно и непонятно.

Важнейшая тенденция в этой сфере жизни состоит в том, что сексуально-эротическое поведение и мотивация окончательно эмансипируются от репродуктивной биологии, связанной с продолжением рода, которой они обязаны своим происхождением в филогенезе. Рассмотрение человеческой сексуальности в терминах репродуктивного здоровья импонирует спонсорам и грантодателям, но методологически оно ошибочно.

На индивидуально-психологическом, мотивационном уровне так было всегда. Люди, как и животные, спариваются не для размножения, а для получения удовольствия. Однако в прошлом эта сторона дела всячески вуалировалась и приглушалась. В ХХ в. положение изменилось. Общественное сознание (нормативная культура) приняло тот факт, что сексуальность не направлена на деторождение, не нуждается в легитимации и является самоценной. Эта гедонистическая установка явно противоречит принципам антисексуальной цивилизации, допускающей сексуальную жизнь только ради деторождения. Христианские фундаменталисты выступают против контрацепции не менее яростно, чем против абортов, потому что речь идет не только о праве человека воспрепятствовать рождению новой жизни, но и о легитимации чувственности, которую они отрицают в принципе.

В конце ХХ в. мотивационное разделение сексуальности и репродукции обрело также материальную базу. С одной стороны, эффективная контрацепция позволяет людям, прежде всего женщинам, заниматься сексом, не боясь зачатия. С другой стороны, генная инженерия создает потенциальную возможность производить потомство "в пробирке", с заранее запрограммированными наследственными данными, без сексуального общения и даже личного контакта родителей. Не думаю, что это приобретет широкий размах, "старый способ" имеет ряд преимуществ. Но к этому нужно добавить другие достижения биологии, например, возможность заранее узнавать пол зародыша, а затем, возможно, и контролировать его.

Расширение сферы индивидуальной репродуктивной свободы чревато серьезными макросоциальными последствиями (например, угрозу депопуляции, вместо привычного перенаселения, или изменения необходимого соотношения полов, если "все" вдруг захотят рожать мальчиков). Однако помимо традиционных стихийных способов регулирования рождаемости (если девочек станет мало, их рождение станет более престижным) и методов материального поощрения желаемого репродуктивного поведения, техногенное общество, в случае необходимости, сможет корректировать нежелательные явления, не прибегая к насилию над индивидами.

Благодаря достижениям медицины, особенно сексофармакологии (эффективные средства контрацепции и препараты типа виагры), существенно расширяются возрастные рамки сексуальной активности: люди смогут испытывать сексуальные радости чаще и дольше, чем в недавнем прошлом. Биологические причины мужской импотенции и женской аноргазмии оказываются преодолимыми, поддающимися коррекции. Вместе с тем, чтобы продолжать сексуальную жизнь до старости, нужно заботиться о поддержании не только потенции, но здоровья, красоты и культуры тела в целом. Причем это в равной мере касается мужчин и женщин.

Современный культ тела порождает новые тревоги и психологические расстройства (например, болезненное желание похудеть, anorexia nervosa, которая была исключительно женским расстройством, в конце ХХ в. стала все чаще появляться у молодых мужчин), но одновременно стимулирует заботу о здоровье, соблюдении правил личной гигиены и способствует долголетию. Однако это возможно только при достаточно высоком уровне благосостояния и общественного здравоохранения. Бедные и необразованные слои населения (и целые общества) остаются также (сравнительно) сексуально обездоленными.

Это значит, что любые психосексуальные процессы и отношения необходимо рассматривать в контексте сексуально-эротической культуры, которая, в свою очередь, органически связана с социально-экономическими отношениями данного общества.

Сдвиги в сексуальной культуре неразрывно связаны с изменениями в системе гендерного порядка. Главным субъектом и агентом этих изменений являются не мужчины, а женщины, социальное положение, деятельность и психика которых изменяются сейчас значительно быстрее и радикальнее, чем мужская психика. Дело здесь, вероятно, не столько в более широкой адаптивности женщин (по теории В.А. Геодакяна), сколько в общей логике социально-классовых отношений. Любые радикальные социальные изменения осуществляют прежде всего те, кто в них заинтересован, в данном случае - женщины. Женщины шаг за шагом осваивают новые для себя занятия и виды деятельности, что сопровождается их психологическим самоизменением и изменением их коллективного самосознания, включая представления о том, как должны складываться их взаимоотношения с мужчинами. Хотя систематических кросс-культурных исследований такого рода я не знаю, похоже на то, что и женские самоописания, и женские образы маскулинности изменились за последние десятилетия больше, чем мужские.

Дело не в ригидности, жесткости мужского сознания, а в том, что класс, который теряет господство, не торопится сдавать свои позиции и делает это только под нажимом, в силу необходимости. Степень и темпы изменения гендерного порядка и соответствующих ему образов маскулинности очень неравномерны в разных странах, в разных социально-экономических слоях, в разных социально-возрастных группах и среди разных категорий мужчин и женщин.

Глубокие сдвиги в гендерных стереотипах и поведении означают не "феминизацию" мужчин и / или "маскулинизацию" женщин и образование некоего "унисекса", а ослабление поляризации гендерных различий и связанной с ними социальной стратификации. Многие традиционные различия мужского и женского, которые привычно ассоциируются с половым диморфизмом, такие как инструментальный и экспрессивный стиль жизни или мужская гомосоциальность, не столько исчезают, сколько трансформируются и перестают быть обязательной социальной нормой. Это открывает дорогу проявлению множества индивидуальных вариаций, которые могут быть связаны или не связаны с полом и гендером.

Это проявляется и в сфере сексуальных отношений. Сексуальная революция второй половины ХХ века на Западе была прежде всего женской революцией.3 Идея равенства прав и обязанностей полов в постели - плоть от плоти общего принципа социального равенства.

Сравнительно-исторический анализ динамики сексуального поведения, установок и ценностей за последние полстолетия показывает повсеместное резкое уменьшение поведенческих и мотивационных различий между мужчинами и женщинами в возрасте сексуального дебюта, числе сексуальных партнеров, проявлении сексуальной инициативы, отношении к эротике и т.д. Положение в разных странах зависит не столько от уровня их социально-экономического развития, сколько от степени социального равенства полов. Эти сдвиги, несомненно, продолжатся и в ХХ1 веке.

С этим связано обострение многих старых и появление новых психосексуальных проблем. Появление женской гормональной контрацепции дает женщинам небывалую власть над репродуктивными процессами. Сегодня женщина может решать этот вопрос без согласия и даже без ведома мужчины. Ресексуализация женщин, которые лучше мужчин рефлексируют и вербализуют свои сексуальные потребности, также создает для мужчин трудности, такие, как исполнительская тревожность. Массовое распространение таких ранее запретных сексуальных позиций как "женщина сверху" и куннилингус, повышая сексуальное удовольствие обоих партнеров, есть одновременно символический удар по фаллоцентризму и гегемонной маскулинности. Cовременные молодые женщины ожидают от своих партнеров не только высокой потенции, но и понимания, ласки и нежности, которые в прежний мужской джентльменский набор не входили. В результате традиционная поляризация мужской и женской сексуальности корректируется принципами основанного на взаимном согласии партнерского секса.

Однако при всем выравнивании мужских и женских сексуальных сценариев, мужская сексуальность остается более экстенсивной, предметной, не связанной с эмоциональной близостью и переживаемой не как отношение, а как завоевание и достижение. Многие мужчины по-прежнему отождествляют маскулинность с сексуальностью, осмысливая последнюю главным образом количественно - размеры члена, сила эрекции, частота сношений и количество женщин. Почти каждый юный Вертер по-прежнему втайне завидует Дон Жуану. Многие юноши ассоциируют взрослость с началом сексуальной жизни, причем "мужественность" (вирильность) отождествляется с потенцией, а ее реализация - с агрессией и насилием.

Соотношение половых (биологически обусловленных) и гендерных (социально-сконструированных) различий мужской и женской сексуальности остается теоретическим спорным. С одной стороны, сексуальное раскрепощение женщин везде и всюду способствует росту их сексуальной активности и удовлетворенности, уменьшает фригидность и т.д. С другой стороны, женщины чаще мужчин испытывают отсутствие сексуального желания (в финском национальном опросе 1992 г. это признали от 5 до 20% мужчин и от 15 до 55% женщин4 Когда в Петербурге, по данным репрезентативного опроса 1996 г., отсутствие или редкость сексуального удовольствия признали 5% мужчин и 36% женщин5, это можно объяснять не только особенностями советско-российского стиля жизни.

Индивидуализация и плюрализация сексуальностей реализуется в разнообразии сексуальных сценариев (скриптов). Оценить их историческую и когортную динамику в полном объеме сегодня невозможно из-за недостатка эмпирических данных и концептуальной неразработанности проблемы. За некоторыми из этих различий стоят не только субкультурные нормы, но и глубинные личностные свойства.

Например, важнейшая психологическая черта молодых мужчин, ведущих интенсивную сексуальную жизнь и имеющих связи с большим количеством женщин - любовь к новизне и риску, с которой коррелируют гипермаскулиность, физическая привлекательность, эмоциональная раскованность и повышенный уровень тестостерона6. Иными словами, эти молодые люди сексуальнее своих сверстников и полнее персонифицируют в себе традиционные ценности маскулинности - предприимчивость, смелость, раскованность, любовь к риску и т.д. Возраст сексуального дебюта и индивидуальный стиль сексуальной активности старшеклассников, включая "любовь к риску", коррелируют как со степенью их физической зрелости (точнее - с тем, как они ее воспринимают), так и со стремлением скорее добиться взрослого статуса, причем это верно для обоих полов.

Отсюда вытекает, что те же самые (предположительно природные) качества, которые дают молодым людям определенные социосексуальные преимущества, одновременно являются факторами риска (девиантное поведение, склонность к наркотикам, алкоголизму и сексуальному насилию). Это весьма существенно для выработки стратегии как сексуального, так и всякого прочего воспитания и образования молодежи, особенно - для борьбы с наркоманией.7

В прошлом изучение сексуального поведения часто строилось вокруг институтов брака и семьи. Этот ракурс проблемы, то есть сопоставление брачной, добрачной и внебрачной сексуальной активности, остается существенным.

Вопреки предсказаниям радикалов, моногамный брак и юридически неоформленные постоянные партнерские отношения (сожительства) отнюдь не отмирают. Как показывает Всемирное исследование ценностей, граждане постиндустриальных обществ считают частную жизнь важнее политической. Когда в 1990 году население 43 стран опрашивали, какая сфера жизни для них самая важная, первое место - 83% - заняла семья. Хотя "постматериалисты" значительно терпимее "материалистов" относятся к разводу, аборту, внебрачным связям и проституции, они отнюдь не поддерживают идею отмирания брака и семьи, что же касается заботы о детях, то ее ценность даже возрастает. В 1990-х годах выросло число людей, согласных с тем, что "для счастливого детства ребенок нуждается в доме, где есть и отец и мать". Вообще "детские" и семейные ценности явно находятся на подъеме.8

Это связано с изменением понимания качества жизни. По всем социологическим опросам, женатые люди больше удовлетворены жизнью, чем одинокие. Большинство людей считают совместную жизнь с сексуальным партнером наиболее близкой к идеалу (и фактически основная часть сексуальной активности приходится на стабильные партнерские отношения).

Однако сами семейные ценности дифференцируются, на первый план выходят качественные показатели субъективного благополучия. Если традиционный брак является достаточно жестким социальным институтом, то современные партнерства и браки тяготеют к тому, чтобы быть "чистыми" (термин А. Гидденса), самоценными отношениями, основанными на взаимной любви и психологической интимности, независимо от способа их социального оформления. Такие отношения значительно менее устойчивы, чем нерасторжимый церковный брак и даже буржуазный брак по расчету, основанный на общности имущественных интересов. Это означает неизбежное увеличение числа разводов и связанных с ними социально-психологических проблем. Актуальной задачей общества становится поэтому не только укрепление семьи, но и повышение культуры развода, от недостатка которой больше всего страдают дети. Иногда те же самые процессы, которые порождают болезненные проблемы, содержат в себе средства их смягчения (например, психологическая травма, причиняемая ребенку разводом родителей, смягчается осознанием того, что это явление массово, ты не один в таком положении).

Типичная форма сексуального партнерства у современных молодых людей - так называемая серийная моногамия, когда человек живет одновременно только с одним партнером /партнершей, но эти отношения продолжаются не всю жизнь, а только какой-то более или менее длительный отрезок времени. Эта установка противоречит, с одной стороны, идее пожизненного брачного союза, а с другой - леворадикальным идеям о ненужности института брака и супружеской верности вообще. Отношение серьезных социологов к серийной моногамии сначала было ироническим, казалось, что она может существовать только в молодежной среде и при отсутствии детей. Но последние десятилетия показали, что подобная практика, нравится нам это или нет, в городской среде становится все более распространенной, а связанные с нею социальные издержки могут быть компенсированы. Это ставит новые задачи перед государством и системами социального страхования.

Установка на возможную временность сексуального партнерства производна от высокой социальной мобильности, которая делает любые социальные идентичности и принадлежности (профессиональные, территориально-этнические, конфессиональные и т.д.) более изменчивыми и сменными. С одной стороны, это создает ситуацию ненадежности и неопределенности, но с другой - увеличивает степень индивидуальной свободы и связанной с нею ответственности.

Снижение возраста сексуального дебюта и автономизация подростковой и юношеской сексуальности от "внешних" форм социального контроля со стороны родителей, школы, церкви и государства создает множество опасных ситуаций, прежде всего - нежелательных беременностей, абортов и заражения инфекциями, передаваемыми половым путем (ИППП), последнюю угрозу сделал особенно серьезной СПИД. В 1970-х годах раннее начало сексуальной жизни повсеместно коррелировало с различными антинормативными и девиантными поступками (плохая успеваемость, пьянство, хулиганство, конфликты с учителями и родителями и т.д.). В дальнейшем эта взаимосвязь ослабела. Хотя раннее начало сексуальной жизни часто сочетается у подростков с проблемным поведением и стремлением скорее повзрослеть, оно зависит как от социальных условий, так и от индивидуальных, личных особенностей подростка. Это необходимо учитывать в практике сексуального просвещения.

Убедившись в бесплодности запретов и неэффективности семейного сексуального образования , большинство западных стран в конце ХХ в. пошли по пути создания общественных систем сексуального просвещения детей и подростков. Хотя в большинстве стран службы сексуального просвещения находятся в начальной стадии развития и плохо согласованы друг с другом, они уже дают положительные плоды, особенно в том, что касается уменьшения количества абортов и профилактики ИППП и ВИЧ-инфекции. Те страны, которые с этим запоздали (США), имеют значительно худшие демографические и эпидемиологические показатели. Нет сомнения, что в ХХ1 в. усилия по сексуальному образованию подростков и молодежи будут продолжены, причем акцент делается не на запретах, а на убеждении и просвещении.

Важные сдвиги происходят в сфере сексуальной морали. Само по себе моральное регулирование и оценка сексуальных отношений не исчезают, но становятся более гибкими и реалистическими. При этом а) уменьшается разрыв между повседневной, бытовой и официальной моралью (и, следовательно, становится меньше лицемерия) и б) суживается круг морально оцениваемых явлений.

Число и тип сексуальных партнеров и конкретные сексуальные техники (что именно люди делают в постели) постепенно становятся исключительно делом личного усмотрения. Главным и единственным критерием моральной оценки сексуальных действий и отношений становится их добровольность, взаимное согласие партнеров, причем требовательность общества в этом отношении заметно повышается. Осуждению, а порой и юридическому преследованию, подвергается не только прямое сексуальное насилие, но и различные формы сексуального принуждения, на которые раньше не обращали внимания. Нетерпимость к сексуальному насилию и принуждению четко коррелирует с гендерным равенством, демократичностью и просвещенностью общества.

В связи с этим возникает ряд теоретических и научно-практических проблем - как разграничить реальное насилие от условного, игрового, можно ли устранить гендерную асимметричность в процессе ухаживания, сделать так, чтобы "да" всегда было "да", а "нет" - всегда "нет", или же некоторая неопределенность и непредсказуемость, будучи фактором риска, представляет собой неотъемлемый компонент флирта и сексуальной игры?

Важный элемент современной сексуальной культуры - нормализация гомосексуальности, связанная с общим ростом социальной терпимости, ослаблением гендерной биполярности и эмансипацией сексуальности от репродукции. Хотя гомофобия и дискриминализация людей по признаку их сексуальной ориентации во всем мире остается серьезной социально-политической проблемой, по данным массовых национальных опросов, в последние 30 лет наблюдается заметный рост терпимости к однополой любви, особенно среди молодых (18-24 года) и более образованных людей, а также увеличение числа мужчин и особенно женщин, которые признают, что испытывали сексуально-эротическое влечение к лицам собственного пола (чаще всего в юности).

Однако это не сопровождается ни увеличением числа гомосексуальных контактов (в момент опроса или на протяжении жизни), ни увеличением количества людей, считающих себя гомо= или бисексуалами. Исключительные гомосексуалы всюду составляют незначительное меньшинство населения. Парадоксальные, на первый взгляд, результаты получены при опросе немецких студентов. В 1966 и 1981 гг. гомосексуальные контакты в юности имели 18% опрошенных, а в 1996 - только 7%. По мнению Г. Шмидта, это объясняется именно тем, что гомосексуальность стала видимой и слышимой. Раньше подростки играли в гомосексуальные игры просто так, ни придавая этому особого значения. Теперь это поведение стало более проблематичным, поэтому юноши, которые еще не определились относительно своей сексуальной ориентации, предпочитают его избегать.9

Морально-психологическая нормализация однополой любви облегчает как самореализацию геев и лесбиянок, так и их социальную интеграцию. В первой половине ХХ1 века однополые браки или домашние партнерства определенно будут легализованы во всех цивилизованных странах, а дискриминация людей по признаку их сексуальной ориентации станет такой же юридически и морально неприемлемой, как расизм или антисемитизм. Это можно сделать даже без конфронтации с церковью, поскольку речь идет не о церковном браке, а о гражданском союзе, где все налогоплательщики равны. Однако результатом ослабления гетероцентризма и гетеронормативизма (признание гетеросексуальных отношений единственно нормальными ) будет не увеличение абсолютного числа или удельного веса геев и лесбиянок, а то, что люди перестанут категоризировать себя и других по этому признаку Ведь никто не классифицирует и не дискриминирует людей по тому, предпочитают ли они блондинок или брюнеток и практикуют ли они позицию "женщина сверху". В демократическом обществе сексуальная ориентация из политической проблемы постепенно становится делом индивидуального предпочтения. В научно-теоретическом плане это актуализирует изучение бисексуальности, сексологический статус которой в настоящее время неопределенен.

Между прочим, де-демонизация гомосексуальности одновременно означает и ее де-поэтизацию. Однополая любовь предстает такой же разнообразной и вариабельной, как разнополая, а сексуальная идентичность становится одной из многих личных идентичностей. У некоторых индивидов она может быть сменной. Вместе с идеей монолитной гей-идентичности рушится и популярная в последней трети ХХ в. идея всеобъемлющей gay community.

Нормализация гомосексуальности - первый случай социального признания индивидуально-групповых особенностей, не укладывающихся в прокрустово ложе полового диморфизма, гендерной биполярности и репродуктивной модели сексуальности. Постепенно такого же признания добиваются и другие сексуальные меньшинства (трансексуалы, трансвеститы, садомазохисты и др.). Это обостряет проблему соотношения социально-нравственных и медико-биологических критериев депатологизации и демедикализации сексуального поведения и его субъектов. Вопрос не в том, может ли человек размножаться, а может ли он быть полноценным членом социума и совместима ли реализация его сексуальных желаний с безопасностью окружающих людей.

Плюрализация стилей жизни выводит многие старые проблемы из сферы исключительной компетенции психиатрии и сексопатологии и одновременно ставит перед клинической медициной новые задачи. Вместо того, чтобы безуспешно пытаться изменить необычный стиль сексуальной жизни своего клиента, по принципу "телеграфный столб - это хорошо отредактированная сосна", врачи и психологи помогают ему добиться максимально возможного благополучия в рамках его собственной индивидуальности, уменьшив связанные с ней специфические трудности и риски (применительно гомосексуальности - это склонность к депрессии и суициду, применительно к садомазохизму - проблема разграничения допустимого и недопустимого риска и т.п.).

Принципиально меняется отношение общества к эротике. В ХХ в. ее включили в число законных предметов массового потребления, но консервативные силы часто использовали это в политических целях. Научные исследования показывают, что административные запреты на эротику большей частью неэффективны, а сами эротические материалы не приносят того вреда, который им приписывают. По мере ослабления сексуальных страхов населения, будут ослабевать и юридические запреты на сексуально-эротические материалы. Потребление эротики становится делом индивидуального усмотрения, а свобода получения и распространения сексуальной информации - одним из неотчуждаемых прав взрослого человека.

Существенный сдвиг в сексуальных установках конца ХХ в. - нормализация аутоэротизма и мастурбации. Мастурбационная тревожность и чувство вины по этому поводу, отравлявшие жизнь бесчисленным поколениям мужчин и женщин, постепенно отходят в прошлое. Хотя некоторые люди продолжают считать мастурбацию опасной и постыдной (авторы Британского национального опроса 1992 г. даже не решились включить вопрос о ней в свою анкету), эти страхи заметно ослабевают. Многие взрослые благополучно женатые люди не только дополняют ею свою партнерскую практику, но и считают ее автономной и самоценной формой сексуальной активности.

Исключительно важной формой сексуального удовлетворения становится виртуальный секс, особенно для тех людей, которым по тем или иным причинам трудно реализовать свои эротические желания в обычных отношениях, лицом к лицу. Интернет - это и новая, не ограниченная даже государственными границами, служба знакомств, и возможность проиграть свои воображаемые сексуальные идентичности, и просто шанс выговориться. Как и всякое новое явление, это чревато определенными опасностями, прежде всего - возможностью отрыва от действительности и ухода из реальной жизни в виртуальную. Сексологи уже говорят об особой "виртуальной сексуальной одержимости". Но подвержены ей, как и "телемании", о которой много писали в середине ХХ в., главным образом люди с уже наличными коммуникативными проблемами и трудностями. К тому же виртуальный секс может использоваться и в целях сексуальной терапии.

Меняются функции коммерческого секса (проституции). В последней трети ХХ в. в странах Западной Европы он практически перестал выполнять функцию сексуальной инициации подростков и юношей, они делают это в своей собственной среде. Однако проституции остается прибежищем тех, кто по тем или иным причинам не может сочетать сексуальные отношения с любовными - секс без ухаживания, свобода от ответственности, анонимность, техническое разнообразие, возможность удовлетворить какие-то "неканонические", "странные" запросы, разновозрастность, секс вдали от дома, последнее убежище для несчастных, уродливых и больных, и т.д. Чтобы понять это, нужно изучать и типологизировать не только и не столько сексработниц и учреждения сексуального обслуживания, сколько их клиентов. Выработать единую стратегию и социальную политику относительно проституции западные общества в ХХ в. не смогли, даже две самые сексуально либеральные страны - Дания и Швеция - в этом вопросе решительно расходятся.

Самая трудная проблема, которую ХХ век оставил в наследство ХХI-му, - отношение к детской сексуальности. В этом вопросе существуют две противоположные и одинаково важные тенденции. С одной стороны, в противоположность средневековой идее имманентной чистоты и асексуальности ребенка (хотя она сосуществовала с идеей имманентной детской греховности, от которой ребенка может уберечь только строгость и родительский контроль), европейская культура нового времени, особенно после Фрейда, признает факт существования детской сексуальности, которую должны учитывать родители и воспитатели и из которой вытекает также право детей и особенно подростков на получение сексуальной информации.

С другой стороны, западное общество, в отличие от ряда древних цивилизаций, остро осознает необходимость защиты детей от сексуальных посягательств и эксплуатации со стороны взрослых. Отсюда - целый ряд социально-правовых проблем, таких как легальный возраст согласия, запрещение производства и распространения детской порнографии и т.д. Поскольку дети - естественные жертвы всех, включая сексуальные, злоупотреблений взрослых, покушения на них всегда были частыми, они вызывают сильную эмоциональную реакцию со стороны общества, которую консервативные силы часто используют для разжигания массовой истерии в средствах массовой информации. В спорах на эти темы зачастую непонятно, идет ли речь о защите детей от сексуальных посягательств со стороны взрослых, или от их собственной пробуждающейся сексуальности. Чтобы корректно поставить эти вопросы, необходимо теоретическое уточнение целого ряда понятий, включая понятие "педофилии" и "сексуального совращения". При этом неизбежно возникает множество деликатных вопросов, например, наличие потенциально эротических компонентов в материнской и отцовской любви, разграничение осознанных и неосознанных мотивов эмоциональной привязанности взрослых к детям и т.д. Это не сексологические, а психологические вопросы, которыми предстоит заняться ученым ХХI века.

Индивидуализация и плюрализация сексуальных отношений обогащает сексуально-эротический репертуар и освобождает людей от многих древних табу и страхов, но одновременно порождает новые психосексуальные проблемы. Иначе просто не может быть, высшие человеческие потребности принципиально ненасыщаемы, их удовлетворение не имеет простых стандартных решений.

Снятие и ослабление многих культурных запретов делает сексуальную жизнь более будничной, прозаической, подверженной манипулированию со стороны масс-медия. Массовой сексуальной проблемой в конце ХХ века стали скука и отсутствие сексуального желания - люди имеют все социальные и физиологические предпосылки для занятий сексом, но их просто не тянет к нему. Созданные масс-медиа мифы порождают у людей завышенные, не принимающие в расчет их собственную индивидуальность, ожидания и требования к сексуальному удовлетворению, что неизбежно порождает разочарования.

Сексуальная активность, какой бы высокой она ни была, не может заменить других форм самореализации. Главные трудности, с которыми будут сталкиваться люди ХХ1 в., - не столько сексуальные, сколько коммуникативные - чувство одиночества, неудовлетворенная потребность в самораскрытии, любви и психологической интимности. В этом смысле психология любви - более интересный и перспективный сюжет, чем психология сексуальности, хотя возможностей для обобщений естественнонаучного типа в ней меньше.

Это актуализирует и некоторые мировоззренческие проблемы. При всей гениальности З. Фрейда и плодотворности его интуиции, многие положения созданной им мифологии никогда не были и не могли быть доказаны. Выведение всех эмоциональных потребностей личности из либидо - простой антитезис репрессивной антисексуальной культуры. Индивиды имеют не только количественно разный уровень сексуальных потребностей, но и качественно разные, не сводимые друг к другу, иерархии жизненных ценностей. Социальная терпимость "расколдовывает" сексуальность, побуждая рассматривать ее не глобально, а в конкретных социокультурных и личностных контекстах.

Это преломляется и в содержании самого сексологического знания. Его "гуманитаризация" предполагает критическое отношение к жесткой нормативности, все равно - морально-религиозной или медицинской. Индивидуализация сексуальности означает перемещение акцентов с анализа ее объективных функций (чему служит то или иное действие?) на изучение ее субъективных значений и смыслов (что оно значит для кого-то?). Если раньше ученые старались зафиксировать сексуальное поведение (кто, с кем, что, как часто и т. п. делает), то теперь их внимание концентрируется на изучении эротического воображения и мотивации (зачем и почему?). Для этого нужны гораздо более тонкие методы. С изменением сексологической проблематики, редукционистские биолого-медицинские теории уступают место более сложным и тонким социологическим, культурологическим и психологическим моделям.

Однако разные дисциплины сохраняют автономию своих парадигм. При ближайшем рассмотрении, постмодернистский конструктивизм столь же односторонен, как и эссенциализм. Учитывая многомерность самого феномена сексуальности и ее связей с организмом, личностью, культурой и социумом, единая, всеобъемлющая теория пола, гендера и сексуальности принципиально невозможна. Разные "теоретические перспективы" в сексологии (их насчитывают без малого сорок)10, по-прежнему остаются взаимодополнительными, а учебники сексологии - эклектическими. Важнейшие научные открытия относительно сексуальности делают не "чистые" сексологи, а ученые, твердо стоящие на почве фундаментальных базовых дисциплин (генетики, эндокринологии, социологии, антропологии и т.д.) и соответствующих научных парадигм. Философия и "культурные исследования" выполняют по отношению к ним критическую функцию, показывая недостаточность и ограниченность монодисциплинарного (и вообще научного) знания и выдвигая новые вопросы и гипотезы. Ситуация в России

Перечисленные выше тенденции являются глобальными, но они по-разному проявляются в разных странах и социальных средах. Полнее всего они проявляются в западных странах. На Востоке могут быть другие ценности и модели поведения. Впрочем, "западная" модель сексуальной культуры тоже не единообразна. Понятие "национальной сексуальной культуры" слабо разработано. Исторические культурные традиции часто важнее, чем социально-структурные моменты. Типологизация национальных сексуальных культур по нормативным предписаниям господствующих конфессий сплошь и рядом недооценивает исторические и субкультурные вариации развития.

Эмпирически-ориентированная классификация, принимающая во внимание такие практически значимые моменты как степень сексуальной терпимости, структура семьи и взаимоотношения поколений, а также эпидемиологические показатели, различает в европейском регионе три главных типа сексуальной культуры11.

В странах Северной Европы, где отношение к сексуальности традиционно терпимое, подростки максимально автономны от старших, половые/гендерные различия резко уменьшаются, и существует систематическое сексуальное просвещение; демографическая и эпидемиологическая статистика в этих странах наиболее благоприятна. Систематическое сравнение статистических показателей динамики подростковых беременностей, абортов, инфекций, передаваемых половым путем, и изнасилований показывает, что в терпимых, пермиссивных странах (Скандинавские страны, Нидерланды), дело обстоит гораздо лучше, чем в тех, где больше уповают на запреты и ограничения, как, например, в США. В 1996 г. число абортов на 1000 женщин репродуктивного возраста в Нидерландах составляло 6.5, а в США - 22.912. Исследователи объясняют успех Нидерландов превосходной программой сексуального просвещения и тем, что социальная политика государства совпадает с личными установками людей.

В странах Южной Европы (Италия, Испания, Греция и др.) традиционные стереотипы, влияние родительской семьи и религии сильнее, а сексуальное просвещение менее откровенно; там сохраняется двойной стандарт, но тенденции развития те же самые.

Третья группа стран (условно - Центральной Европы), включающая Англию, Францию и Германию, стоит посредине, причем одни больше тяготеют к первому, а другие - ко второму полюсу. Очень велики индивидуальные различия между странами, особенно в институтах сексуального образования. Во всех типах стран налицо существенные социально-классовые, региональные и половые / гендерные различия, требующие конкретного количественного и качественного анализа.

Поскольку критерии сексуального "либерализма" или "консерватизма" относительны, одна и та же культура может быть либеральной в одном вопросе и консервативной в другом. Например, при сравнении в 1994 г. сексуальных установок населения 24 стран, россияне (1998 человек, из них 64% - женщины, средний возраст - 41 год) опередили всех остальных по готовности принять и оправдать внебрачные связи (их категорически осудили только 36% опрошенных, а 17% признали их допустимыми при всех условиях); в оценке добрачного и подросткового (до 16 лет) секса россияне оказались на среднем уровне, но ближе к либеральному полюсу, а в оценке гомосексуальных отношений - в консервативной части спектра ("всегда неправильными" их считают 57%, а вообще не осуждают только 19% опрошенных).13

Однако общее направление развития сексуальности вообще и подростковой сексуальности в особенности (а именно она позволяет предугадать будущее и порождает наибольшее количество социально-педагогических и эпидемиологических проблем) во всех трех типах стран более или менее одинаково.

Историческая традиционная русская сексуальная культура, как на бытовом, так и на символическом уровне, всегда отличалась крайней противоречивостью.14

Жесткий патриархатный порядок, логическим завершением которой была пословица "не бьет - не любит", сочетается с фемининным национальным характером и синдромом "сильной женщины".

Откровенный крестьянский натурализм, не знающий закрытости и интимности, соседствует с суровым внемирским православным аскетизмом. Разобщенность телесности и духовности проявляется и в языке, и в телесном каноне, и в представлениях о любви.

Изощренная матерщина и иное сквернословие соседствуют с отсутствием высокой эротической лексики. Это усугубляется сословными и классовыми контрастами.

Начиная, как минимум, с ХVII века, все цивилизационные процессы в России проходят под влиянием и во взаимодействии с Западом, "цивилизация" воспринимается как европеизация и вестернизация и вызывает прямо противоположные чувства. Одни видят в этом прогрессивную индивидуализацию и обогащение жизненного мира, а другие - разложение и деградацию. Всевластие бюрократического государства и отсутствие четкого разграничения публичной и частной жизни затрудняет формирование автономных субкультур, являющихся необходимой предпосылкой сексуального, как и всякого другого, плюрализма и терпимости. Отношение к сексуальности и эротике в России всегда политизировано и поляризовано, а реальные проблемы частной жизни при этом нередко теряются.

Тем не менее, в России ХIХ - начала ХХ в. происходили принципиально те же процессы, что и в Европе, и обсуждались они в том же самом интеллектуальном ключе. Особенно важную роль в развитии русской сексуально-эротической культуры сыграл Серебряный век.

Октябрьская революция прервала это поступательное развитие. Декадентская эротика была не нужна рабоче-крестьянским массам, а большевистская партия видела в неуправляемой сексуальности угрозу своей идеологии тотального контроля над личностью. К тому же советская власть уже в 1920-х годах столкнулась со сложными социально-демографическими и социально-медицинскими проблемами (дезорганизация брачно-семейных отношений, рост числа нежелательных беременностей и абортов, распространение проституции, ИППП и т.д.). Не сумев справиться с ними цивилизованным путем, Советская власть в 1930-х гг. обратилась к репрессивным, командно-административным методам (рекриминализация гомосексуальности, запрещение коммерческой эротики, ограничение свободы развода, запрещение искусственных абортов и т.д.) Идеологическим оправданием этой политики была уникальная большевистская сексофобия ("у нас секса нет"), с резко выраженным анти-буржуазным и анти-западным острием. С помощью репрессивных мер в СССР была выкорчевана сексуально-эротическая культура (эротическое искусство, научные сексологические исследования и какое бы то ни было сексуальное просвещение).

Однако ее официально провозглашенные практические цели - укрепление семьи и нравственности и повышение рождаемости - не были достигнуты. Напротив, эта политика имела эффект бумеранга. Вместо повышения рождаемости страна получила рост числа подпольных абортов, а как только аборты были легализованы - заняла по этому показателю первое место в мире. Запрещение легального сексуально-эротического дискурса неизбежно низводит человеческую сексуальность до уровня немой, чисто физиологической, активности, делая ее не только примитивной, но и социально опасной и непредсказуемой.

Как только репрессивный режим ослабел, сексуальный дискурс стал возрождаться, причем выяснилась не только чудовищная отсталость страны, но и то, что, несмотря на все репрессии и социальную изолированность от Запада, главные тенденции динамики сексуального поведения здесь те же, что и там - снижение возраста сексуального дебюта, эмансипация сексуальной мотивации от матримониальной, рост числа разводов, добрачных и внебрачных зачатий и рождений, повышение интереса к эротике, ресексуализация женщин и т.д. В том же направлении эволюционируют и сексуальные установки россиян.

По данным всех эмпирических исследований, существенные сдвиги в этом направлении начались не в эпоху перестройки и гласности, а уже в 1960-х и особенно 1970-х годах.15 Подростки 1990-х годов только продолжили этот процесс.

Отличие России от Запада заключается не столько в направлении развития, сколько в его хронологических рамках и в степени общественной рефлексированности. Сексуальное поведение и ценности петербуржцев середины 1990-х годов напоминают те, которые существовали в Финляндии в начале 1970-х годов,16 а структура сексуального поведения современных российских подростков похожа на ту, что было типична для юных американцев начала 1970-х17.

Второе существенное различие - в уровне рефлексивности происходящих перемен.18 В демократических cтранах Запада сдвигам в сексуальном поведении обычно предшествовали сдвиги в социальных установках, которые выражались и обсуждались публично. В России на бытовом уровне дело обстоит так же (иначе просто не бывает). Однако цензурные запреты (раньше) и отсутствие профессионального дискурса (теперь) препятствуют осознанию этих сдвигов, которые из-за этого кажутся неожиданными и катастрофическими.

Сегодняшние российские политические и педагогические дебаты о задачах и возможностях сексуального просвещения идут на уровне 1950-х - начала 1960-х годов, а то и конца ХIХ века. Многие важные проблемы, которые открыто обсуждаются в любой молодежной тусовке, профессионально вообще не отрефлексированы и остаются под запретом, дабы не вводить молодежь в соблазн. Разрыв поколений в вопросах сексуальной культуры в России не только больше, чем на Западе, но и чем он был там во время сексуальной революции 1960-70-х годов.

Еще один важный момент, отмеченный финскими исследователями, - противоречивое соотношение принципов сексуального либерализма и гендерного равенства19. В Скандинавских странах пик сексуальной терпимости был достигнут в 1970 -х годах, теперь некоторые ее проявления, такие как проституция и порнография, подвергаются критике с точки зрения гендерного равенства. В России либерализация началась позже, приняла форму коммерциализации секса и часто сочетается с махровым сексизмом и традиционализмом, как только речь заходит о праве женщин на сексуальное самоопределение.

Сдвиги в сексуальном поведении молодежи, сопровождающиеся значительными социальными издержками, застали российское общество и государство врасплох .

Глобальные демографические процессы, такие, как снижение рождаемости, органически сливаются с локальными, обусловленными социально-экономическим упадком и дезинтеграцией России (снижение уровня жизни, рост детской смертности, разрушение общественного здравоохранения и общая криминализация страны). Обсуждающие их политики и журналисты, вместо серьезной научной статистики, пользуются случайными, недостоверными данными, отбор и выводы из которых крайне политизированы. Отечественные данные не сравнивают с тем, что происходит в других странах, а закономерные глобальные процессы зачастую принимают за местные, сугубо российские, вытекающие из специфически российских и трудностей. Сложные и противоречивые тенденции общественного развития примитивно объясняются "падением нравов", влиянием "растленного Запада", происками западных спецслужб и фармацевтических кампаний. Реальные трудности, переживаемые страной, при этом мистифицируются и усугубляются.

Главный положительный результат ельцинского десятилетия в сексуальной сфере, достигнутый усилиями медиков, - значительное снижение количества нежелательных беременностей и абортов. Однако соответствующие российские показатели остаются одними из самых худших в мире. Успешная контрацепция требует не только материальных средств, но и наличия достаточно высокой общей сексуальной культуры. Между тем идея систематического сексуального просвещения молодежи опорочена и заблокирована совместными усилиями коммунистов, церковников и коррумпированных СМИ, при активной финансовой и идеологической поддержке американских фундаменталистов из так называемого движения Pro Life. Начатый в 1996 г. и продолжающийся по сей день крестовый поход против сексуального просвещения отбросил страну на 20-25 лет назад. Заметно усиливаются гомофобия - декриминализация гомосексуальности в 1993 и ее депатологизация в 1999 году были осуществлены в России главным образом ради вступления в Совет Европы - ксенофобия и антисемитизм, вплоть до откровенно фашистских выходок 20.

Тем временем, в дополнение к прочим трудностям, Россия оказалась перед лицом вполне предсказуемой эпидемии СПИДа и инфекций, передаваемых половым путем, в предотвращении которых, как показывает западный опыт, решающая роль принадлежит сексуальному просвещению, которого в стране нет и не планируется.

Продолжение нынешней сексуальной политики ( точнее - заменяющей ее антисексуальной истерии), в сочетании с другими неблагоприятными условиями (низкий уровень жизни, низкая рождаемость, высокая детская смертность, низкая культура здоровья и особенно традиционная нечувствительность россиян к факторам социального и личного риска и угрозы смерти, связанная с такими культурно-историческими диспозициями как фатализм, социальный мазохизм и выученная беспомощность) увеличивает вероятность физического вымирания и деградации страны.

Кон И.С. На стыке наук. "Вопросы философии", 1981, № 10
Кон И.С. Половая мораль в свете социологии. "Советская педагогика", 1966, № 12, его же. Секс, общество, культура. "Иностранная литература", 1970, № 1
Эмпирические данные по этому и другим вопросам, а также библиографию, см Кон И.С. "Подростковая сексуальность на рубеже ХХ1 века: социально-педагогический анализ", электронная версия - http://sexology.narod.ru/book.10.html
Kontula, 0. and Haavio-Mannila, E., Sexual Pleasures: Enhancement of Sex Life in Finland, 1971-1992, Dartmouth: Aldershot, 1995, p. 214
Gronow J, Haavio-Mannila E, Kivinen M, Lonkila M, Rotkirch A. Cultural Inertia and Social Change in Russia. Distributions by Gender and Age Group. Univ. of Helsinki. Manuscript (1997).
Bogaert, A.F. and Fisher, W.A., Predictors of university men's number of sexual partners. The Journal of Sex Research, 1995, vol.32, # 2, pp.119-130; Buzwell, S. and D. Rosenthal,. Constructing a sexual self: Adolescents' sexual self-perception and sexual risk taking. Journal of Research on Adolescence, 1996, vol. 6, # 4, pp. 489 - 513
Wills, T.A., Windle, M., Cleary, S.D. Temperament and novelty seeking in adolescent substance use Journal of Personality and Social Psychology, 1998, vol. 74, # 2, pp.387-406
Inglehart, R.. Modernization and Postmodernization. Cultural, Economic, and Political Change in 43 Societies. Princeton University Press, 1997, p.209
Schmidt, G. (Hg.) Kinder der sexuellen Revolution. Kontinuitaet und Wandel studentischer Sexualitaet 1966 - 1996. Eine empirische Untersuchung. Giessen, 2000, S.52-53
См. The Journal of Sex Research, 1998, vol 35, N 1. Special Issue "The Use of Theory in Research and Scholarship on Sexuality"; The Journal of Sex Research, 1999, vol 36, N 1. Special Issue "Methods of Inquiry About Sex: New Advances"
Rademakers, J. ,Adolescent sexual development: a cross-cultural perspective. Sexuality Beyond Boundaries. International Conference. Amsterdam, 29 July - 4 August 1997
David, H.M., ed (with the assistance of J. Skilogianis). From Abortion to Contraception. A Resource to Public Policies and Reproductive Behavior in Central and Eastern Europe from 1917 to the Present. Westport: Greenwood, 1999
Widmer E. D, Treas, J. and Newcomb R. Attitudes toward nonmarital sex in 24 countries. Journal of Sex Research, vol 35, # 4, November 1998, pp.349-358
См. Кон, И.С., Сексуальная культура в России. Клубничка на березке. М.: О.Г.И, 1997 . Kon, I. S., 'Sexuality and politics in Russia (1700-2000)'. In: F.X.Eder, L.A. Hall and G. Hekma, eds. Sexual cultures in Europe. National Histories. Manchester University Press, 1999, pp.197-218
См. Бочарова О.А., 'Сексуальная свобода: слова и дела'. Человек, 1994, № 5, с. 98-107; Голод С.И.,. ХХ век и тенденции сексуальных отношений в России. СПб: Алетейя, 1996; Кон И.С.,. Сексуальная культура в России, 1997; Rotkirch, A. , The Man Question. Loves and Lives in late 20th centure Russia. University of Helsinki - Department of Social Policy, 2000.
Haavio-Mannila E. and Rotkirch, A., 'Generational and gender differences in sexual life in St. Petersburg and urban Finland'. Yearbook of Population Research in Finland, vol. 34 , 1997. pp.133-160
Chervyakov, V. and Kon, I.., 'Sexual Revolution in Russia and the tasks of sex education'. In: AIDS in Europe: new challenges for social sciences. Ed. by Theo Sandford et al. London: Routledge, 2000. pp.119 -134
Rotkirch, A. , op. cit
Haavio-Mannila E. and Rotkirch, A. Gender Liberalization and Polarisation: Comparing Sexuality in St. Petersburg, Finland and Sweden. 2001. Maniscript
См. Сергеев И. Тортом по сексу. Фашиствующие отморозки решили "лечить" нашу мораль. МК, 12 февраля 2001, с.3